По разбитой набережной Невы, спотыкаясь о выщербленные гранитные плиты, брели две странные фигуры. За плечом той что пониже, болтался холщовый мешок с двумя округлыми предметами. На зеленой голове высокого красовалась шутовская капитанская фуражка с обвислыми полями.
Вокруг полыхал багровый закат. Солнце не могло пробиться сквозь тучи радиационной пыли, но поджигало их своими прощальными лучами, и тучи изливали на землю невыразимо яркий и ровный свет, съедавший контраст, но делавший предметы отчетливыми, и как бы светящимися изнутри. Это странное освещение усиливало цвета, и мир становился похожим на злой цирк — шапито, или картинку нарисованную недобрым художником, потерявшим чувство меры.
— Мочи нет больше, Кэп!
простонала невысокая фигура
— Давай здесь остановимся!
— Хрен с тобой, сволочь краснопузая, здесь так здесь. Я мешок развяжу, а ты доставай фунфырик Боярки.
грозно сказала фигура в капитанской фуражке




— Да о чем ты, Кэп, какая Боярка? Я уже десять лет в завязке, совсем не пью и никогда не вру. Я всегда готов принимать ставки на политпрогнозы за бухло. Тока вы жеж ватники — не отдаете.
Со мной спорили — и на бухло. Я всегда был прав. Никто проспоренное не отдал. Проб до сих пор шифруется. Забаните и пиздец. Я вас знаю.

Невысокий уже набрал в грудь воздуха чтобы продолжать монотонно гундосить, но тут Кэп прервал его грозным окриком.

- Слушай сюда, лапоть! Я не все буквы выговариваю, но глаз у меня зоркий. Думаешь я не видал как ты у Ебрилы фунфырик спроворил, пока мы у гаража борщ по тарелкам разливали? Не зли меня, араб тупои.

- Ладно, ладно Кэп, не злись, пошутил я. Что уже и пошутить нельзя? А в мешке то, не капуста, копченым пахнет, копчненького Ебрила нам подкинул, сейчас и закусим.

- Говном твой мешок воняет, хорошо бы хоть чего пожевать там было.

- Ну давай, развязывай, не тяни
гундосил невысокий
- А я, пока, достану боярку из широких штанин.

Тот, кого невысокий называл Кэпом, нервно подергал узел мешка развязал и вытряхнул содержимое на гранит. К ногам невысокого, с бильярдным перестуком, подкатились две человеческие головы.
— И -и -и!
Громко и протяжно завыл невысокий. Глаза его выкатились из орбит, нижняя челюсть выдвинулась далеко вперед, а тело, казалось, свело жестокой судорогой. Пластиковый бутылек с настойкой, зажатый в руке, раздувался, и казалось вот — вот лопнет.
Кэп подбежал к невысокому, и попытался вырвать флакон, но это было непросто.
Тогда Кэп отвесил невысокому звонкий подзатыльник, после этого выхватил из ослабевшей руки Боярку, развинтил пробку, и влил в выдвинутую челюсть невысокого ровно пол флакона. Ударом ладони задвинул челюсть на место, пальцами зажал ноздри, подождал пока глаза вернутся на место и оставил товарища в покое.

— О-о-о

Простонал несчастный, а потом быстро затараторил

- Туточки я, ога, да что же это? Да нихуя Ебрило нас человечиной накормил? То-то он сам супчик не хлебал, а все нам подливал. Да что это? У него свиней, этих, полна аудитория, мы за ними говно весь день убирали, а он нас человечиной? Свининки ему жалко?

- Замолчи, свинофоб косорылый, думать мешаешь. Свиньи эти, ебриловские, еще до большого прихода Нейтроновым выведены. В гаражном кооперативе на окраине Екатеринбурга. Когда он в человечестве разочаровался, и решил его, человечество, под корень извести, он этих свинок начал по столицам развозить, надежным людям раздавать. А свинки те, непростые. Им ведь еда не нужна. Они от знаний жиреют.
С самого рождения они алгебру и геомертию знают. Потом Ебрила им вышку читает с гидравликой, ну а другие там — литературу и хореографию.
В общем, к трем годам, свинки уже докторские пишут, и научные открытия делают, физико математические.
Но загвоздка есть, как доходят свинки до философов двадцатого века, Хайдеггеров там всяких, тосковать начинают, а как до экзистенциалистов и структуралистов — совсем покой и сон теряют. Ну а уж прослушав постмодернистов убиваются об стену, поняв тщетность бытия. Бодрияр для них — предел существования.
Нейтронов просчитался, а Ебрило его просчет с выгодой использовал. Сейчас организовал университет, растит там свинок, кормит знаниями, лучших профессоров со всего мира собрал. В наше, голодное время, за свиные ребрышки, из любой Сорбонны к Ебриле с превеликим удовольствием.
А мы с тобой, Курб, говно за свинками из аудитории убираем. И живем как короли. Ты бы почаще боярку у Ебрилы тырил, и счастью нашему предела бы не было.

тут тоненько загундосил невысокий -

- А я ведь говорил этим свиньям — второгодкам, сожрут вас через год, а они ржут надо мной, как кони. А я ведь прав, я всегда прав. И спорил с ними, и на бухло, и на свиной окорок, копченый, и на ухо паленое. И никто, перед тем как убиться о стену, не пришел, ни ногу не отрезал, ни бухло не принес.
Ватники!

- Хватит ныть, Курб, ты на головы посмотри, не узнаешь? Это ж Мотвеич с партнером, как бишь его? А из Мотвеичевой головы говно так и прет, вон уже как натекло, по щиколотку. Еще минут десять здесь постоим, и нас говном по колено укроет.

- Слушай, Кэп, а где сейчас Нейтронов? Куда его Машина Всеобщего Благоденствия делась?

- Да кто его знает. Одни говорят, не выдержало сердце самоубийства свинок, другие — запер его Ебрило в гараже с ручкой, обмотанной черной изолентой, заковал в цепи железные, чтобы не творил больше добра, направо и налево. Ведь помнишь как он железных косцов пустил, головы людям рубить, и как метеориты радиоактивные на города кидал с орбиты. А все потому что Машина дала людям благоденствие, а люди за год человеческий облик потеряли, думать разучились, жрали да еблись, рожу от жопы не отличишь.

- А я ведь говорил, и спорил со всеми, что так и бует, и прав был, бо я всегда прав. А мне никто проспоренное не отдал
Ватники!

Багровые, радиоактивные тучи, потихоньку теряли свое свечение, на разрушенный Питер опускалась кромешная тьма.
Копетан и Курбский уютно укладывались в гнездышки из теплых, радиоактивных осколков гранита.
Голова Мотвеича привычно источала говно, и грозила к утру заполнить субстанцией всю Неву.