После оранжевой революции на Украину стремительно обрушилась волна американизации.

До сих пор вялотекущий процесс расползания по стране религиозных западных сект принял теперь совсем другой оборот. Как будто чья-то властная рука сверху повернула рычаг «на полную». Лавиной хлынули в страну потоки религиозных фанатиков из Америки, Канады, якобы украинского происхождения, с большими деньгами, бросились строить свои баптистские и прочие церкви, дорого-богато, учинять массовые «моления» на площадях, учить народ «радоваться жизни», петь Богу весёлые песни, скакать и трястись от счастья. Высоколобые пасторы кричали в микрофон свои кричалки и бегали по сцене туда-сюда, вводя паству в транс. На улицах помраченные тётки со священными книгами хватали прохожих буквально за грудки и пытались втащить в секту, пользуясь именем Христа.

До слуха всё чаще доносились страшные вести: люди проваливаются в эту бездну вместе со своими деньгами, квартирами, рушатся семьи. Случались убийства: невестку моей соседки нашли в лесополосе неживую – с десятками ножевых ранений. Родственники давно заметили неладное: с тех пор, как она вошла в секту, сделалась невменяемой. Выгнала и выписала мужа, подписала дарственную на квартиру чужим людям.

Появились детские лагеря «скаутов», организованные на западные деньги. С детьми работали американцы украинского происхождения, парни и девушки. Тоннами приходила западная печатная литература. И полилась в головы детям «питательная смесь», на которой возрастали те, кто сегодня с нами воюет на стороне НАТО. Я видела, как навязчиво вовлекали детей в эти секты. Мои крестники ушли из воскресной школы при храме, в которой они пребывали с рождения и уже пели на клиросе. Ушли в эти молодёжные секты, а потом и из храма – совсем. Их мама, моя кума, тоже ушла из Православия. Нашла хорошо оплачиваемую работу: делала массаж в СПА-центре где-то в лесу под Черниговом, где стояли офицеры из США, Британии, Польши и пр. Из её рассказов я сделала вывод, что военные базы НАТО – по факту – уже были по всей Украине ещё до 14-го года. Хотя они, конечно, так не назывались. Официально про них говорили: учебно-тренировочные центры.

Одновременно принялись качать Православную церковь, сначала тихо, осторожно пуская по водам СМИ искусительные фразы про «свою, украинську церкву»: а чому это мы должны кормить московских попов? Со временем внедрили провокаторов внутрь приходов РПЦ. Нет-нет, стали достигать уха шепотки: почему это мы до сих пор «под пятой» Москвы? Поначалу это были одиночные голоса.

С другой стороны, с победой своего ставленника в оранжевой революции мировая закулиса ужесточила режим русофобии: подготовительный период 1991-го — 2004-го годов закончился. Фокусом такой политики опять стали молодёжь и дети. В школах и вузах резко сократили, а впоследствии свели практически на нет количество часов преподавания русского языка. Я «вдруг» с ужасом увидела в табеле школьника перечень предметов: «украинська мова», «английська мова», « нимецька мова» – и «иноземна (!) мова», а также «иноземна литература». Иноземна – значит, иностранная, зарубежная. Так они обозвали русскую, поставив её в один ряд с прочей мировой. На-ка выкуси, москальская морда.

Это было ещё задолго до майдана. На вопрос, что вы изучали на уроке «иноземной (то бишь, русской, в том числе) литературы» в 8-м классе, дети моих друзей отвечали: Омара Хайяма. Весь год. Большую часть уроков просто отменили или заменили другими предметами. Я не преувеличиваю для красного словца. Ровно так и было.

Количество русскоязычных школ резко сократилось. Появились уроки «жовто-блакитного патриотизма». Откровенно фашистское «Украина понад усе» прозвучало уже под венец, в 14-м. А сначала скромно о том, что Украина выкопала Чёрное море.

Где-то в десятом году приехала на лето внучка из России. Отправились с ней в областную библиотеку Полтавы. В каком оглушительном потрясении я обнаружила, что на полках нет ни одной книги на русском языке! В прямом смысле ни одной! На вопрос, куда они их подевали, получила в ответ невнятное бормотание. Мне предложили нашего Пушкина – на украинском языке.

На автовокзале встретилась мне группа старшеклассников из западной Украины. Красивые здоровые молодые люди, приехали на каникулы в Полтаву. Все в одинаковых футболках с надписью на груди: «Дякую тобi, Боже, шо я не москаль». Спросили у меня дорогу – я ответила. Они напряглись и на бандеровском наречии сделали мне замечание. Почему это я – в «их» стране – «розмовляю руською».

Это уже были далеко не первые звоночки. А вишенкой на торте стала история с поездом «Полтава – Москва», который со времён СССР был главным на Полтавской РЖД. Это всегда был самый красивый состав с новенькими вагончиками, свежим бельём и хорошим чаем. Подавался обычно на первый путь и отправлялся традиционно под «Прощание славянки». Почти в каждой семье были родственники или «заробитчане» в России, в Москву часто ездили за лекарствами, продуктами, да много ли за чем. Часто с проводницами передавали друг другу сумки, пакеты и даже деньги. Это была целая статья доходов. Одна проводница как-то мне сказала: я даже не хожу получать зарплату.

И вот однажды наш главный поезд постигла печальная участь, как и всё московское: задвинули на самый дальний путь, поменяли состав на видавший виды, отменили «Прощание славянки». Причём иезуитски всё устроили так, что в момент отправления и прибытия между вокзалом и московским поездом оказывались два состава с закрытыми дверьми (верхний переход отсутствует).

Мне приходилось часто возить маму в тяжёлом состоянии на лечение в Москву, и эта история дорого стоила нам обеим. Да, запомнила, как мы с моей многострадальной мамой полчаса стояли под холодным проливным дождём, без зонта, в ожидании, пока освободится путь. Как я билась-колотилась в закрытую дверь, а румяные хохлушки-проводницы улыбались за мутным стеклом, глядя на нас сверху вниз. И не открывали.