Погода была не то чтобы очень холодная, но студеный, пронизывающий ветер выдул из собравшихся на кладбище все остатки тепла. Гроб со Спокойниковым стоял у свежевырытой ямы. Генеральный директор Хабитуллин вновь принялся говорить надгробную речь, взобравшись на глиняный холмик возле соседней могилы.
– Мы запомним нашего соратника и друга молодым и здоровым, отзывчивым и добрым, подтянутым и спортивным… – звонко выкрикивал он, глядя поверх голов людей, плотно окруживших гроб и прямоугольник могильной ямы, на дальнюю кромку леса.
– Коньяку напился по дороге, – прошептал стоящий за спиной Кулакина Киберман.
– От Кулакина тоже водкой разит, – так же шепотом ответил ему Нотченко. – Когда только люди успевают… Эх, я бы сейчас тоже выпил – зуб на зуб не попадает.
Кулакин обернулся, посмотрел на коллег и тяжело вздохнул.
– Водки я выпил ещё в институте, у меня уже теперь похмелье наступило и мне холоднее, чем вам. Зависть – плохое чувство, – добавил он и, опустив отложные уши меховой шапки, завязал их под подбородком.
– Скорей бы эта сволочь Хабитуллин заткнулся, – зло прошептал Киберман.
– И не говорите, коллега… Говорят наш Хабитуллин в школе был диджеем, вел дискотеки в стиле диско. – Поддержал коллег Протонов.
– Да, есть в нем что-то от индийского кинематографа, – тоже согласился Нотченко. – Цыганщина какая-то…
– Да чтоб он провалился, – застужено просипела стоящая рядом Ольгина.
В тот же миг ботинки генерального директора поехали по мерзлой глине, Хабитуллин замахал руками и, гортанно вскрикнув, упал с глиняного возвышения.
Толпа громко охнула. Выглянувшее из-за плотных туч солнце осветило рифленые подошвы дорогих ботинок с прилипшей к ним глиной и иголками еловых веток. Хабитуллин тяжело поднялся, подскочивший председатель месткома Тунеядцев стал стирать белоснежным платком прилипшие комья глины с кожаного пальто начальника.
– На спину упал или на живот? – Спросил незрячий Ебрильцев обернувшись к коллегам.
– На спину, – виновато прошептала Ольгина.
– Плохая примета, – задумчиво сказал Ебрильцев и покачал головой.
– Примета может и плохая, но траурное соло теперь уже точно закончится, – радостно прошептал ехидный Нотченко.
– Прощайтесь и закапывайте, – махнул рукой Хабитуллин, отер грязной рукой покрасневшее лицо и направился к своей машине.
Заиграла музыка, гроб стали опускать в могилу.

⃰ ⃰ ⃰
С кладбища ехали молча. В автобусе было холодно. Едва согревшийся Киберман елозил пальцем по стеклу айфона. Ольгина колотила острым маникюром по клавиатуре ноутбука – заканчивала для газеты «Кочегар» поминальный очерк о докторе Спокойникове.
– … Таким мы его и запомним – молодым и здоровым, отзывчивым и добрым, подтянутым и спортивным… – шептала она себе под нос финал траурного текста.
– Виктор, хотите опохмелиться? – Повернулся к Кулакину сидящий впереди Нотченко. – А то пока доедем, совсем окочуримся.
– Это можно, – кивнул головой Кулакин.
– Протонов, включай обогрев! – Скомандовал Нотченко сидящему рядом Протонову и достал из бокового кармана пластмассовый стакан.
Протонов хрустнул пробкой и набулькал в подставленную тару черной пахучей жидкости.
– Это что? – Кулакин понюхал содержимое.
– Егермейстер, горький ликёр – целебное зелье. – Протонов облизнулся.
– Егеря уважаю, – кивнул головой Кулакин и быстро вылил содержимое в рот. – Эх, хорошее лекарство.
Нотченко и Протонов тоже выпили. Нотченко вновь полез в карман и достал оттуда продолговатый предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался сосиской в тесте. Разломил ее на три равные части и протянул закуску товарищам. Кулакин свою часть тут же съел, а Протонов понюхал и отложил в сторону.
– После первой не закусываю, – сказал он и снова налил.
Выпили ещё. Кулакин и Нотченко закусили ещё одной сосиской, а Протонов снова не стал.
– Не дело закусывать благородный напиток фастфудом, – сказал он.
– И что в нем благородного? – Пожал плечами Нотченко. – Обычная настойка.
– Вот именно, настойка. Альпийские травы, целебные коренья, чистая вода горных ручьев. Настаивается в дубовых бочках. – Он достал бутылку из кармана и постучал указательным пальцем по этикетке.
– Вкусовые добавки, ароматизаторы и вода из крана. – Хмыкнул Нотченко. – Какой вы наивный, дружище.
– А ваша сосиска – соя, глютомат и костная мука. – Огрызнулся Протонов.
– А мне нравится и то и другое, – сказал Кулакин, – всё в этом мире костная мука, приправленная добавками и ароматизаторами.
– Ну, не скажите, – покачал головой Протонов. – Всё же есть разница. Егермейстер стоит почти тысячу рублей, а сосиска тридцать.
– Эх, вы, жертва маркетинговых манипуляций, – махнул рукой Нотченко, – наливайте, давайте уж допьем этот ваш благородный напиток.
Он порылся в карманах и протянул товарищам пакетик с ядрами очищенных кедровых орехов.
– Для ансамбля. Плоды горного кедра нетронутой цивилизацией алтайской тайги. Закусывайте!
– Чего раньше-то не предложили? – Протонов тут же открыл рот и высыпал туда целую горсть орехов.
– Берег для десерта. Вот вы мне скажите, Протонов, вы действительно считаете, что вот эти всякие настойки, ликеры, коньяки и виски, которыми торгуют в наших магазинах, действительно хоть отдаленно являются натуральным продуктом? – Спросил Нотченко когда бутылка была допита. Он согрелся – лицо покраснело, в глазах появился блеск.
– Не верил бы, не стал пить. – Коротко ответил Протонов. Потом, немного подумав, добавил. – В конце концов, объективная реальность дается нам в субъективных ощущениях. Если я верю, что пью настойку из трав, то для меня она – настойка из трав, даже если это полностью синтетический напиток. А вы, Нотченко, что бы не пили, всё для вас – химия.
– Каждому воздастся по вере его! – Вставил повеселевший Кулакин.
– Однако извините! – Нотченко протестующе поднял руки. – Жить в придуманном мире конечно удобно, но до определенной меры. Если вам в бутылку нальют отравы, то, сколько бы вы не представляли, что пьете амброзию, смертельное жжение в пищеводе быстро вас вернет к действительности. И тогда, за мгновение до смерти, вас настигнет горькое разочарование – вы осознаете, что всю жизнь обманывали себя.
– К чему эти крайние примеры? – поморщился Протонов.
– Да, любую мысль можно довести до абсурда, – согласился Кулакин.
– Потому что нельзя жить в придуманном мире! – почти закричал Нотченко. – Нельзя, ибо вы льете воду на крылья мельницы огромной мировой лжи, которой промышляют транснациональные корпорации. Они заставляют нас жить в полностью вымышленной ими действительности, где властвуют Кока-Кола и Биг-Мак.
– И что плохого в Кока-Коле и Биг-Маке? – Спросил Протонов и усмехнулся.
– Плохо то, что это сплошной обман, причем двойной.
– Почему двойной?
– Первый раз вас обманывают, когда в напиток кладут неимоверное количество сахара, который в газированном виде буквально вколачивается во вкусовые рецепторы. Воздействие настолько мощное, что все напитки более тонкого, а потому более слабого действия после него просто не воспринимаются. Хочется Кока-Колы. Кока и Пепси – это героин газированного мира!
– Ну, вы даёте, Нотченко! – Протонов рассмеялся. – Все пили Кока-Колу и я в том числе. Но далеко не все попали в зависимость.
– А второй раз вас обманывают, когда с помощью агрессивной рекламы буквально заставляют нестойких духом товарищей покупать эту гадость, – продолжал Нотченко не обращая внимания на замечание Протонова. – И это не просто реклама, а целая индустрия по производству обмана, иллюзий. Знаете, как в самом начале называли кинематограф?
– Синематограф? А кино фильмой?
– Его называли иллюзионом! – Нотченко поднял вверх указательный палец, лицо его стало совсем красным, а глаза сверкали. – Почти во всех творениях кинокомпаний Коламбиа Пикчерз и ТриСтар, которые являются собственностью компании Кока-Кола, обязательно фигурирует бутылочка этого напитка. Создан грандиозный миф о невероятно вкусном напитке, который является обязательным атрибутом красивой экранной сказки. И большинство зрителей-потребителей охотно верят в сказку, покупают вредную газировку и пытаются воспроизвести увиденную на экране реальность, но уже со своим участием.
– А вы не усложняете, Нотченко? – Улыбнулся Кулакин. Ему было хорошо от выпитого ликера, и он не хотел, чтобы простая болтовня превращалась в жаркую дискуссию.
– А что плохого в том, что мы иногда позволяем себе немного обманываться в мелочах? – Спросил Протонов. Лицо его стало серьезным. – Если не верить, то ничего в этой жизни не добьешься, ничего не достигнешь, а любое увлечение будет рассыпаться в прах. Разве мы не обманываем себя в отношениях с женщинами? Мы ведь видим, что у выбранной нами девушки слегка кривоваты ноги и чуть неправилен прикус? Да и жопа, того, великовата? Все мы видим! Но принуждаем себя верить, что она… Мила, обаятельна ну и так далее. Потому что в нас с рождения живет способность обманываться, верить в придуманный идеал. Понимаете, Нотченко, верить! Невозможно жить без этой способности, без таланта веры – недаром религиозные люди говорят: господь ниспослал мне Веру. Они говорят об этом как о великом и счастливом даре.
– Не надо ставить веру и заблуждение в один ряд! – Уже не сдерживаясь, закричал Нотченко. – Не жульничайте!
– И, кстати, без веры в себя, я бы даже сказал без изрядной доли заблуждений на этот счет, невозможно стать успешным человеком. Не будет у вас ни карьеры, ни достижений… Не оттого ли ваша диссертация буксует, а, Нотченко?
– Перестаньте, Протонов, это нечестно, да и совершенно несправедливо – дисер у Нотченко по-настоящему крутой. Добротный и талантливый, как сказал наш Ебрильцев, а он зря не скажет. – Заступился за диссертацию Нотченко Кулакин.
– Позвольте, коллеги? – К спорящим подошел Свинстунов. – Подвиньтесь, Кулакин.
Свинстунов сел на освобожденное место, снял с плеча кожаную сумку, поставил ее на колени и вытащил оттуда бутылку «Столичной».
– Ваш спор меня заинтересовал, – сказал он и стал откручивать бутылочную пробку. – Позвольте предложить вам водки и рассказ об изобретателе Иване Ползунове, который был одержим идеей создания и промышленного применения паровой машины. А точнее, если уж мы здесь все инженеры, теплового двигателя внешнего сгорания, преобразующего энергию водяного пара в механическую работу возвратно-поступательного движения поршня. Отчего я хочу вам это рассказать? Оттого, что его одержимость имела все признаки веры, а вера в успех задуманного предприятия носила все признаки ярко выраженной одержимости.

Продолжение следует…