Дело в том, что в течение 10 лет перед 1968 годом Франция переживала сильнейший экономический бум в своей истории. Страна вышла на первые строчки мировых рейтингов по уровню жизни. Французы стали самыми богатыми, самыми сытыми, самыми благополучными жителями планеты. Произошло это под руководством знаменитого Шарля де Голля. Его, кстати, по недавним опросам, французы считают лучшим правителем Франции начиная с 18 века.

Ну, так вот. Жизнь во Франции, а особенно в Париже, очень напоминала фразу про сыр и масло. Причем и сыр и масло были французскими, элитными. И вдруг на этом фоне – бунты. Да не просто мелкие протесты, как у нас...
Просто представьте, во всеобщей забастовке по всей Франции участвовало 10 миллионов человек. Это почти 50% работающего населения тех лет!

Что же не понравилось французам?
Лучше всего это можно понять по лозунгам, которые они выдвигали:
– Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрёшь с голоду, платят риском помереть со скуки
– Пролетарии всех стран, развлекайтесь!
– В обществе, отменившем все авантюры, единственная авантюра — отменить общество!
– Вся власть воображению!
Понимаете? Скука!!!

Они от скуки чуть не разворотили всё своё гиперуспешное государство. Причем, первой "спичкой" бунтов стало знаете что? Наберите воздуха:
Бунт подняли студенты, после того как юношам запретили посещать женские общежития!
Вы можете себе такое представить? Бунт не из-за голода, не из-за нищеты. А из-за того, что молодежь ограничили в развлечениях. И эта молодежь пошла на улицы.

– Под булыжниками мостовой — пляж! – еще одна из кричалок того времени
Булыжники полетели в полицию... Та начала разгонять протесты. Кого-то там ранили, общество возмутилось сильнее и пошел другой, уже более знакомый нам лозунг:
– Как вы можете? Они же дети!
В поддержку и защиту студентов выступили взрослые, началось строительство баррикад, погромы, поджоги, забастовки...

Францию затрясло. В результате, наступили сильнейшие политические и экономические изменения. Правительство ушло в отставку. В итоге ушел и президент Шарль де Голль – человек, сделавший Францию самым успешным государством мира.

И вот этот момент особенно важен. Потому что есть еще один нюанс, который стоит пояснить. И звучит он так:
Шарль де Голль перешёл дорогу США. Мало того, что он обеспечил своей стране бешеный экономический рост (что само по себе не нравится Америке, т.к. каждая успешная страна отнимает у США мировые рынки и лишает их части влияния).

Главная "наглость" де Голля заключалась в том, что он пошел в прямую конфронтацию с США. Может вы слышали, как какой-то там правитель отправил в США корабли с наличными долларами, потребовав обменять их на реальное золото? Вот этим правителем и был Шарль Де Голль. Он объявил о переходе в международных расчетах от бумажного доллара к золотому стандарту.

Кроме того, в 1966 году он вывел Францию из НАТО и начал устанавливать тесные связи с СССР. Риторика де Голля была резко антиамериканской. Он критиковал США за бомбардировку Камбоджи и Вьетнама, выступал за союз Европы с Россией и отказ от сотрудничества с Великобританией. "Европа от Атлантики до Урала" – это именно его девиз.

К тому же, при де Голле Франция активно испытывала атомное оружие... Как вы думаете, стали бы США терпеть у себя под боком вот такого вот лидера? Нет, конечно. Он им как кость в горле был.

Вот и думайте после этого – являлись ли "сытые" бунты 1968 года случайностью? Или же это был первый случай, когда цветная революция по методичке США претворилась в жизнь? Точного ответа нет, но совпадение весьма странное.

На старые темы.О материальном положении русских врачей.М.А. Штерн (Лебедин, Киевской губ.)
«Никогда, Павел Михайлович, этого не было, чтобы докторши на реке белье полоскали! Ни в каких странах этого нет!»
Рассказ А. Чехова «Кошмар».

Когда я читаю где-нибудь о бедственном положении русского врача, мне вспоминается талантливый рассказ незабвенного Чехова «Кошмар». В этом рассказе сельский священник, умалчивая о своем бедственном положении, рассказывает помещику Кунину, что, проходя на рассвете по берегу реки, он заметил жену местного земского врача, которая сама стирала белье; бедная женщина застыдилась и старалась скрыть от священника свои рваные сорочки. «Докторша, в институте кончила!» — наивно добавляет священник… «Верно вы изволили определить, что всё это невероятно! Глазам не верится! Во время обедни, знаете, выглянешь из алтаря, да как увидишь свою публику, голодного Авраамия и попадью, да как вспомнишь про докторшу, как у нее от холодной воды руки посинели, то, верите ли, забудешься…» Пораженный бедственным положением врача, Кунин решает помочь ему: фиктивно заболеть и хоть немного прийти ему на помощь, вместе с тем не оскорбив его гордости.

Талантливый художник несколькими штрихами описал бедственное положение представителей русской медицины. И действительно, как не обеспечено большинство врачей, в особенности земские! Есть земства, которые платят врачу 1000 р. и даже 900 р. в год. Полагают, что врач добудет остальное частной практикой; но какая частная практика может быть в бедной деревне? Савватий Иванович Сычугов, поселившись в качестве «вольного врача» в своем родном селе Верховном (Вятской губ.), вырабатывал в год 180-200 р., но чтобы жить на такие средства, надо быть таким подвижником, как Сычугов, бросивший свое место губернского земского врача с окладом в 4000 рублей и поселившийся в вышеназванном селе, где обходился без прислуги, сам убирал свои комнаты и т. д. Посчастливилось, насколько мне известно, одному только Клевезалю, оставившему службу в Рязанском земстве и поселившемуся в качестве вольнопрактикующего врача в с. Тум, Касимовского уезда, той же губернии, где он брал за визит 20 коп. Несмотря на то, что поблизости от местожительства д-ра Клевезаля находится участковая земская больница, у него все-таки бывало в день по 25-30 человек (Русск. Ведом. 1903, № 202). Мы не имеем никакого основания сомневаться в верности сообщения д-ра Клевезаля, но мы не можем допустить, чтобы большая часть наших деревень была в состоянии давать врачу ежедневно 5-6 руб.

Некоторые земства, может быть, и желали бы улучшить положение своего медицинского персонала и расширить сети участков, но лишены этой возможности вследствие закона 12 июня 1900 г. о фиксации земских смет. Так, д-р Корженевский в своем докладе «Земская медицина при фиксации земских смет» на VIII Пироговском съезде врачей, пришел к следующим выводам, разрабатывая рост бюджетов на земскую медицину в ряде губерний за 20 лет: за десятилетие (1880-1889 гг.) средний % роста расходов на земскую медицину в семи губерниях был ниже 3%, в 23 — выше, причем лишь в 14 губерниях выше 5%. То же самое он отмечает за период 1895-1900 гг.: из 257 смет на медицинскую часть земств и городов в 4% они возрастали менее 3%, в 60% — более 3%. Такой процент недостаточен также и для поддержки существующих участков; где уже тут до расширения дела?

Прекрасной иллюстрацией необеспеченности врачей, отдавших обществу все свои силы, может служить открытое письмо Обольянинова в «Курском Листке» (1903 г.), где он пишет, что прослужив 25 лет в качестве земского и городского врача, он в настоящее время лишен возможности продолжать свою практическую деятельность, вследствие расстроенного здоровья. Находясь в стесненном положении и не имея никаких источников к существованию, он задумал издать роман под названием «Противься злу», в котором он описывает тяжелое положение врачей, священников и учителей, и просит подписаться на эту книгу. Не для рекламы пишет он это письмо, не нажить хочет, а честным трудом дожить, в надежде, что книга будет интересна и заслужит ту небольшую цену, которую он назначил за нее (3 рубля за 5 частей).

Возьмем затем нищенские оклады и жалованья уездных врачей. Не так давно бывший Медицинский Департамент опубликовал список вакантных мест для врачей в России. Там встречаются оклады, которые положительно можно назвать насмешкой. Начнем с самых крупных. В Акмолинске было свободно место городского врача с окладом в 83 р. в месяц без квартиры; в Березовском уезде, Тобольской губ., место уездного врача в 62 р. 50 к. в месяц. Для получения этого роскошного содержания надо отправиться в добровольную ссылку в Сибирь, где нет даже удобной квартиры, и где по месяцам не увидишь интеллигентного человека. Не хотите жить в Сибири и делать объезды в 60-100 верст, можно поселиться в Соловках, Гродненской губ., где городскому врачу полагается 25 р. в месяц жалованья. Затем можно выбрать целых 10 мест с окладом в 16 р. 66 коп. в месяц! Но рекорд в вознаграждении врача побили три города: Сквира, Киевской губ., Торопец, Псковской губ., и Мосальск, Калужской губ., предлагают места с окладом в 8 р. 33⅓ коп. в месяц! (Sic.).

Прекрасную иллюстрацию к положению врачей в России дает диссертация д-ра Н. П. Юрьева, защищенная им 1 мая 1905 г., название ее: «К вопросу о материальном положении врачей, служащих по ведомству министерства внутренних дел в губерниях и областях России». Юрьев дает массу цифр и таблиц, наглядно показывающих, что необходима коренная реформа всего медицинского дела в России и положения служащих по министерству внутренних дел в частности.

Приват-доцент П. В. Модестов совершенно верно отозвался о работе д-ра Юрьева, что она производит крайне грустное впечатление, потому что «цифры, даваемые автором, — печальные цифры, они говорят горькую правду о печальном положении русских врачей». Далее, он советует прочесть эту диссертацию родителям и молодым людям, желающим поступить в университет, чтобы они знали, что дает положение врача, как его тяжелый труд плохо оплачивается государством и обществом.

Просматривая список свободных мест городовых и уездных врачей с их нищенскими окладами, нечего удивляться, что врачи бегут из провинции, что там врачей мало; с другой стороны, говорят о перепроизводстве врачей: в Москве, Петербурге, Киеве почти нет дома, где бы не красовалась вывеска врача! Врачей в России, в сравнении с количеством населения, очень мало, но они сгруппированы преимущественно в больших центрах и бегут из провинции, где не только их труд не оплачивается, но и условия жизни невозможны: лучше бедствовать в Петербурге, чем где-нибудь в Чухломе или Мосальске, лучше служить бесплатно много лет сверхштатным врачом в столичной больнице, чем получать 8 р. 33⅓ коп. в месяц в Торопце!

А как сладко живется большинству врачей в Петербурге, можно узнать из статьи женщины-врача М. Безбокой (Врачебная Газета 1904, № 47). Желая работать под руководством опытных учителей, она обратилась к 15 главным врачам столичных больниц и получила следующие ответы. Один директор больницы пишет: «У меня в больнице в настоящее время ни одной платной вакансии — 4 врача работают бесплатно в течение уже многих лет». Другой пишет: «У меня в больнице имеются врачи, которые, до получения платного места, работают по 8-10 лет бесплатно в качестве сверхштатных врачей». И т. д. в том же духе. Одним словом, почти все столичные больницы, благотворительные и не благотворительные, существуют бесплатным врачебным трудом! Во многих, по словам г-жи Безбокой, только один директор получает 600 руб. (шестьсот) в год жалования, а все ассистенты и ординаторы работают десятки лет без жалованья!

Вероятно, лица, назначавшие врачу такое жалованье, какое обозначено в вышеназванных списках свободных мест, полагали, что он добудет остальное частной практикой. А какая частная практика может быть у уездного врача, иногда по неделям не бывающего дома: он разъезжает по своему, большей частью, громадному уезду то для производства вскрытия, то для осмотра аптек, освидетельствования разных лиц в отношении увечий и т. д.

Может ли интеллигентный человек прожить на такое жалованье, какое предлагает правительство городовым и уездным врачам? И удивительно-ли было бы, после этого, если бы уездные врачи искали себе побочных доходов, иногда не совсем скромного характера? Однако мы так часто слышим о злоупотреблениях инженеров при разных постройках и так редко о злоупотреблениях врачей при разнообразных их обязанностях, где на каждом шагу представляется столько соблазнов (прием новобранцев, санитарные осмотры и проч.)! Это тем более удивительно, как замечает один врач в «Новостях» по поводу вакантных мест уездных и городовых врачей, «что инженерам, при их окладах, недостает, пожалуй, лихачей на резинах, а врачам хлеба не достает».

Платя своим врачам грошевое жалованье (50-75 р. в месяц), городские думы еще негодуют, что врач занимается частной практикой. Так, в Москве несколько членов думской комиссии по обследованию городских больниц внесли проект об ограничении частной практики думских врачей, что врачи-де, увлекаясь частной практикой, переутомляются и не могут отдавать много времени своим прямым служебным обязанностям (Русский Вид. 1903, № 176). Прежде всего, если внимательно присмотреться к той адской работе, которую исполняют врачи в городских больницах, в особенности во время дежурств, когда они находятся в больнице беспрерывно более суток, то эти думцы увидели бы, что много дней в течение каждого месяца врачам не до частной практики. Затем, не логичнее ли увеличить жалованье больничным врачам: едва ли последние будут много заниматься частной практикой, если жизнь их будет более или менее обеспечена, что конечно, не достигается 50-75 рублями жалованья. Последнего едва ли хватает на одну только скромную квартиру, не то что на жизнь в таком дорогом городе, как Москва. А то дают врачу мало жалованья, так как он может добыть себе остальное частной практикой, но частную практику запрещают, потому что она мешает службе! Как же быть? «И повернешься — бьют, и не довернешься — бьют!» — вспоминается при этом пословица.

Говорят: наш народ беден, все земские служащие содержатся на его нищенские средства! Совершенно верно! Но почему же не все служащие в земствах разделяют в этом отношении участь земских врачей? Вспомним оклады служащих там. Очень часто можно встретить в газетах следующее объявление: «нужен заведующий статистическим бюро для такой-то земской управы (Новости 1903 г.) с содержанием в две тысячи четыреста рублей». И в полученном в тот же день номере «Врачебной Газеты» (1903 г. № 26): «Ищут врача в Стерлитамскую Городскую Управу, Уфимской губ. Жалованья 700 р. и 50 р. на разъезды». Неужели у врача меньше потребностей, чем у земского статистика, или же, наконец, польза, приносимая земским врачом, меньше, чем таковая других служащих в земстве? Вообще, где только у нас дело касается вознаграждения врача, сейчас же начинается учитывание, доходящее подчас до курьезных размеров. Вспомним жалованье городового врача в Сквире, Мосальске и Торопце: 8 р. 33⅓ коп. в месяц! Или же, например, такой курьез: «журнальным постановлением Сувалкского Губернского Правления, состоявшимся 15 минувшего февраля, за успешное привитие предохранительной оспы в 1901 г. решено выдать награды врачам: Кавалерийскому уездному Краузе — 2 р. 79 коп., Мариампольскому уездному Радкевичу — 2 р. 57 коп. и Гродецкому — 1 рубль (Русский Врач 1902 г. № 14). Не насмешка ли это? Или же недавнее постановление Верховного Совета, назначившего вознаграждение врачам, приглашаемым для осмотра новобранцев: состоявшим в штаб-офицерских чинах — по 3 рубля, в обер-офицерких — по 2 рубля в сутки с тем, чтобы осмотр партии новобранцев, не превышающей 600 человек, не продолжался более суток. Только тот, кто сам испытал это, может понять, что значит просидеть целый день в душном присутствии и освидетельствовать несколько сот человек! И за это два рубля в сутки интеллигентному человеку! Любопытно знать, сколько получают в сутки председатели и другие члены этого присутствия?

Сравним также оклады жалованья офицеров и военных врачей, затем железнодорожных врачей и других служащих на железных дорогах, окончивших высшее учебное заведение.

До последнего времени жалованье и столовые деньги для младших военных врачей составляло 609-775 рублей в год, а для старших — 1133-1381 руб. Таким образом врач, потративший много лет на изучение своей трудной профессии, по большей части женатый, менее обеспечен материально, чем самые младшие офицеры. Рассчитывать же на частную практику военный врач почти не может; мы говорим «почти», так как для частной практики ему не хватает трех условий: 1) оседлости, так как военного врача часто перемещают с одного места на другое; он обязан участвовать в лагерных сборах, объезжать часто далеко разбросанные отряды по разным деревням; его командируют в воинские присутствия и т. д.; 2) возможности располагать свободно своим временем, так как на прием больных, санитарные осмотры и другие обязанности военного врача уходит большая часть дня; между тем, для частной практики, в особенности для приема у себя на дому, наиболее важно утреннее время: выездная практика также невозможна, потому что военный врач не имеет права отлучаться из того места, где находится воинская часть; акушерством заниматься также затруднительно, потому, что например, если роды затянулись до 10 часов утра, то врач не может бросить родильницу и опоздает в госпиталь, в лучшем случае он рискует получить выговор; и в 3) наконец, он не имеет возможности специализироваться в каком-нибудь отделе медицины, что в настоящее время крайне необходимо, в особенности в более крупных центрах.
Эти три мотива выставило С.-Петербургское Врачебное Общество взаимной помощи, ходатайствуя перед особым совещанием военного министерства, рассматривавшем штаты и оклады чинов, об увеличении содержания военным врачам. По Высочайшему Указу от 29 марта 1902 г. жалованье военным врачам было несколько увеличено. О правовом положении военного врача я буду говорить в следующей статье. Мы увидим, что оно крайне зависимое: начальники вмешиваются не только в их хозяйственную часть, но часто и в лечение больных. Бывали случаи, как сообщает С. Иванов, что командир являлся в лечебное заведение, справлялся о лечении солдата и советовал то или другое лекарство. Совет же командира равносилен приказу. Науман приводит случай, когда командир полка грозил посадить врача под арест за то, что тот не нашел нужным посещать два раза в день этого начальника, заболевшего простой ангиной; он должен был лично производить смазывания горла Его Высокоблагородия два раза в день. Еще Пирогов подметил зависимое положение военного врача, тормозящее только целесообразное пользование больных. Так, в своих «Севастопольских письмах 1854-1855 гг.» он, между прочим, пишет: «как у нас не хотят этого постичь, что покуда врачи будут находиться в такой зависимости от военачальников, что трясутся от одной мысли прогневить их, до тех пор нельзя ничего путного ожидать, и если я принес пользу лишь какую-нибудь, то именно потому, что нахожусь в независимом положении». И то, Пирогов, собственно не был военным врачом в полном смысле этого слова, а находился под особым покровительством Великой Княгини Елены Павловны.

И за такое зависимое положение врачу до недавнего времени полагалось 50 рублей жалованья! И из такого жалованья еще делают вычеты. Не редки случаи, когда младшие врачи получали, за всевозможными вычетами (в том числе и за «Военно-медицинский Журнал» — 6 р. в год), 15-20 руб. в месяц! Даже не-врачи обратили внимание на тяжелое материальное положение военных врачей. Так, полковник Швейковский пишет в «Разведчике» (1902 г. 29 авг.), что военный врач получает жалованья меньше псаломщика.

Таким образом мы видим, что врачи — какие-то пасынки среди представителей разных других профессий (юристов, инженеров и др.), подобно тому, как почтово-телеграфные чиновники — пасынки в сравнении с чиновниками других ведомств.

Будучи плохо обеспечены жалованьем, врачи часто занимают несколько должностей, низводя плату за труд до степени дешевки (60 руб. в год). Что это мешает им правильно исполнять свои обязанности, отрицать нельзя. Так, Жбанков собрал сведения о 72 таких врачах, которые занимали вместе 209 должностей, причем на каждого приходилось от двух до семи мест!Продолжаем заново публиковать злободневные статьи из «Врачебной газеты» 1907 года. Первая была посвящена юридическому положению русских врачей, а сегодня речь пойдет о положении материальном.
Здесь увидел — https://valkiriarf.livejournal.com/533018.html
А источник здесь вроде https://jraffx.livejournal.com/823.html

Эрудированный папа Ёж указал на жестяной треугольник с оленем.
– Не бойтесь. – сказал он семье. – По дороге передвигаются только олени, но их здесь давно вымерли. За мной! Мы в полной безопас…
В следующее мгновенье, грузовик отправил этого "оленя", маму и бабушку в лучший мир, где нет нужды сворачиваться клубком четыреста двадцать раз на дню. Уцелел один Ёжик, но ребенок впал в кататонический ступор. Если бы не Сидоровы, возвращавшиеся из леса с грибами, кроху ждала бы участь расплющенных родственников.
– Мы его вырастим и выпустим. – сказала мама, подбирая горемыку. Митя захлопал в ладоши «Ёж полка! Ёж полка!». Он как раз дочитывал «Сын полка».
– Скорее проклятье подразделения. – проскрежетал папа.
А мама заботливо наколола на Ежа все четыре сыроежки (сегодня Сидоровым сопутствовала беспрецедентная удача) и спросила: – Так аутентичней, не правда ли?
В таком лубочном виде Ёж безропотно въехал в город.
Сперва Ёж отзывался на любые клички, включая «чтобтысдох!», потому что если зовут, значит будет вкусно кушать. Шли дни, Ёж рос, поправлялся и отзывался все неохотней, и даже стал чураться добрейших Сидоровых.
– Какой-то Ёж у Сидоровых грустный стал. – вздохнула мама. – Как выключившийся троллейбус. Наверное, его зовет природа. Уу! Уу! Чух-чух, фюить! – очень наглядно изобразила она, как природа зовет найденыша в свое лоно.
– Ах, вчера укусил меня, позавчера папу, третьего дня цапнул тетю Веру, так ей и надо, а завтра Митю? Гонялся за тараканом, фу! Дикий зверь. – резюмировала мама недобрые изменения в раздобревшем Еже.
– Гавно пора вернуть в природу. – заключил папа, а на удивленный взгляд сынишки ответил: – Каждый думает в меру своей испорченности, Митя. Я сказал – давно.
– Валяйте, вертайте, пока я всех не перекусал. – обрадовался Ёж. Его и вправду все настойчивей звала воля. Позавчера он смотрел «В мире животных». Показывали про орлов. У Ежа холодели иголки и сердце замирало от виражей и кульбитов гордой вольной птицы. «Ша! Я свободный кент и должен обитать в лесу!» – билось в мозгу.
– Послезавтра едем на шашлыки, и выпускаем срань на волю. – сказал папа.
Ёж не стал ждать, а прибежал и со всей дури укусил Митю за босую ногу сегодня.
– Ай! Сука грязня блядь! – от неожиданности воскликнул второклассник и получил еще и от папы. Было решено ехать на шашлыки завтра же, – Ёж распоясывался на глазах. Митя плакал, Ёж ликовал из-под тахты.
На подступах к лесу, мама потрепала мрачного сына по головке и высказалась в духе хиппи и шарлатанов:
– Малыш, чтобы ёж отпустил тебя, отпусти ежа. Ферштейн?
– Яволь, маман. – сказал Митя, хотя ничего не понял, но подумал «Пусть валит, свинюга клятая!». Прокушенный мизинец здорово побаливал, ныл «обработанный» ремнем ребячий зад.
Папа опустил клетку в траву, отворил дверцу и произнес короткую напутственную речь.
– Пиздуй. – сказал он, и все пошли жарить шашлык, предоставив Ежа самому себе.
Он потянул мокрым рыльцем пряный лесной кислород и со словами: – Пампасы. О, родимые пампасы! – покинул «золотую» клетку.
– Гудбай, Сидоровы! Заведите черепаху, а ёж сокол вольный, мужчина фартовый. – без тени сожаления бросил он Сидоровым и поспешил в чащу «Лай ла, ла-ла-ла….»
Вскоре аромат шашлыка и возгласы Сидоровых стали не слышны.
– Сейчас познакомлюсь с орлами! Чё как порасспрошу, да и сам... – думал очень довольный Ёж.
И хотя в жопу и подмышки впилась дюжина клещей, кто-то кусал за пятки, он не унывал, а напропалую восхищался флорой.
– Вот ты какая, дикая природушка! Вот ты какая, среда моего обитаньюшка, матушка! – талдычил он, огибая прокладки и бутылки.
Из земли посунулся жирный червь. «Земляные черви излюбленное лакомство ежей средней полосы» – припомнил Ёж слова Николая Дроздова. Корифей врать не станет.
– Тьху! Какая гадость. Буэ! Молока мне, кто-нибудь!! Кстати, где я буду брать молоко? – озадачился ёж и заел червя какой-то травой.
– Тьху! Да вы что, сговорились блядь?!..
Чертыхаясь и плюясь, Ёж двинулся дальше.
– О, проклятые джунгли Вьетконга, эм шестнадцать мне в чемодан. Да когда ж грёбаная трава закончится-то? Не видно же ничего… – бурчал Ёж и беспрестанно остервенело чесался. Несомненно, клещи только и ждали его возвращения в естественную среду.
– Нахуй! Даже пробовать не стану! – заочно ответил Ёж Николаю Дроздову, когда наткнулся на ужа.
Но хавать хотелось все ощутимей, и в довершение закрапал холодный дождик.
– Ещё новости хуёвости!.. – присвистнул Ёж. Он впервые открыл для себя дождь. Открытие было не из приятных.
Вечерело. Костер затушен по пионерской системе, вещи собраны, осталось погрузить клетку.
– Пиздец, или протрите мне глаза бензином! А лучше закройте… – совершено упавшим голосом сказал отец.
Но глаза не обманывали. В клетке сидел их Ёж и еще один приблудный пиздюк.
– Действительно децпиз… – дипломатично согласилась мама.
– Как прикажите это понимать?.. – еще дипломатичней выразился Митя, потирая ноющий зад.
– Что-то мне подсказывает, что это баба. – усмехнулась мама. А она редко ошибалась.
– Что он с бабой делать-то будет? Он же ничего не знает, не умеет. – ответил папа.
– Я ему виагры в молочко подсыплю, научится... – сказала находчивая мама, и покраснела.
Папа с нескрываемым удивлением вылупился на супругу, а Митя положил в клетку кусок шашлыка.
– Ешь, это шашлык, крошка. – авторитетно сказал Ёж ежихе. – А дома я угощу тебя булкой раскисшей в сливках. А какая у меня мягкая постелька, детка… Ну, чего вылупились, Сидоровы? Она будет жить у нас. Поехали домой. Живей, вечереет уже, да и холодно.
Алексей Болдырев