Во время повествования вокруг Свинстунова собралась приличная часть пассажиров похоронного автобуса. Киберман оставил в покое свой айфон, Ольгина прекратила писать, Максюта и Лисицын повернулись с кресел соседнего ряда, а Дикобразов и Кононов вытянули шеи с последнего. Даже Ебрильцев, сидящий на кресле переднего ряда, почти всегда невозмутимый и неподвижный как статуя Будды, повернул голову и прислушивался к рассказу.
– Прошу плеснуть, – перевел дух Свинстунов, закончив монолог.
Нотченко немедленно налил Свинстунову «Столичной».
– Жалко Ваню, – вздохнула Ольгина.
– Что же это получается – жестокий дедушка так распорядился, что прикончил изобретателя, как только тот выполнил свою миссию? – Спросил Протонов.
Свинстунов пожал плечами и стал закусывать.
– Так оно всегда и бывает. – Убежденно и даже с некоторым мрачным удовольствием сказал Кулакин. – Настоящий изобретатель или конструктор, композитор или писатель всегда отдают себя без остатка главному делу своей жизни, а потом помирают, чаще все несчастными и непризнанными.
– Ну, допустим далеко не всегда, – вступил в разговор Киберман. – Тот же паровой двигатель во всем мире известен как двигатель Ватта, именем которого, как вам известно, названа единица мощности. Так вот, старина Ватт после получения на свой паровой двигатель законного патента прожил долгую счастливую жизнь, получил все возможные материальные и моральные дивиденды. Есть даже 50-ти фунтовая банкнота с его портретом.
– У вас, Киберман, всегда на уме одни деньги. – Нахмурился Кулакин.
– Всё дело в системе. Если в Англии уже в 18 веке существовала система, которая была заточена на то чтобы изобретатели и ученые двигали прогресс, то там и было все в порядке. А в России до сих пор такой системы не создано. И вообще…
– Прости Боря, не соглашусь! – Перебил Кибермана механик Кононов. – Хемингуэй застрелился, а Джим Моррисон умер то ли от пьянства, то ли от передоза не успев потратить заработанный благодаря этой твоей системе миллион долларов.
– Так они бунтовали против системы! Это исключение из правил!
– Сам ты, Киберман, исключение из правил, – разозлился Кулакин. – Вечно подгоняешь решения под нужные ответы.
Киберман обиженно хмыкнул, пожал плечами и замолчал.
– А Высоцкий? – вдруг задал вопрос, молчавший до этого Лисицын.
– А что Высоцкий? – Спросил Протонов.
– Ну, принято считать, что Высоцкий был такой непризнанный страдалец, борец с режимом и все такое… Так вот, давайте зададим себе вопрос – получил ли Высоцкий того чего хотел? И если мы посмотрим на ситуацию беспристрастно, без эмоций, то увидим, что он, как и Ползунов, ещё при жизни получил все, чего желал. Был ведущим актером самого модного на тот момент театра, его песни слушали миллионы, любовь простых граждан не имела предела. Но самое главное – он занимался любимым делом, результаты которого были востребованы сверх меры! Конечно, его не показывали на официальном телевидении, не издавали пластинки огромными тиражами, но… – Лисицын сделал паузу и поднял вверх палец, – что более ценно для поэта и музыканта – официальное признание или огромная народная любовь и популярность? Уверен, что любой, так сказать, художник выбрал бы любовь!
– А что вы все о художниках-поэтах? Хватит о лириках, давайте все же о нашем брате – физиках. Конструкторах-изобретателях, инженерах и, например, геологах, работа которых иногда требует не меньшего творчества и самоотдачи, чем сочинение какой-нибудь «Войны и мира». – Поднял вверх руку с бутылкой со «Столичной» Нотченко. – Подставляйте стаканы, я вам налью. А пока пьете я, как геолог по первому образованию, расскажу историю о Ларисе Попугаевой и о том, как были открыты месторождения алмазов в Якутии.

Сразу после окончания Отечественной, второй мировой и начала холодной войны перед нашей страной во весь рост встала проблема алмазов. Раньше их поставляли бывшие союзники – англичане, добывавшие эти ценные минералы в южной Африке, но после того как Черчилль двинул Фултонскую речь и загорелся идеей атомной бомбардировки недавнего союзника, поступление алмазов в СССР полностью прекратилось. Дело было, как вы понимаете, совсем не в ювелирном бизнесе, а в потребностях советской промышленности, которая росла в послевоенные годы неимоверными темпами. Алмазы в стране, конечно, были – их добывали на Урале, но небольшие рассыпные месторождения никак не могли удовлетворить имеющиеся нужды.
Геологи, занимавшиеся алмазной проблематикой, заметили, что геологическое строение части территории Якутии является сходным со строением юга Африки, с ее знаменитыми месторождениями алмазов в кимберлитовых трубках. Для поиска алмазных месторождений в Якутии была организована Амакинская экспедиция, получившая в свое распоряжение все, даже самолеты.
Дело, однако, не ладилось. Геологи этой экспедиции с самого начала выбрали ошибочный метод поиска – они искали алмазы по алмазам, просеивая тысячи кубометров песка и находя лишь отдельные кристаллы и мелкие россыпи. Прошло семь лет, а коренные месторождения не были обнаружены. Ситуация сложилась нехорошая – пахло некомпетентностью и бесхозяйственностью, которые с учетом объема напрасно потраченных средств и спецификой управленческих методов Иосифа Виссарионовича и его команды, уже вполне могли тянуть и на вредительство.
В это же время в Ленинграде геолог-ученый Наталья Николаевна Сарсадских вела систематическое изучение минерального состава шлиха речных песков Якутии – она пыталась выявить взаимосвязь присутствия в этих песках некоторых минералов, например шпинеля и хромита, которые были спутниками алмазов в уральских россыпях, с наличием коренных месторождений этого ценного минерала.
Весной 1953-го года Сарсадских отправилась на полевые работы в Якутию. Вместе с ней поехала и наша героиня – Лариса Попугаева, пришедшая в партию Сарсадских накануне. Женщины сдружились. Их объединил азарт поиска и сильное увлечение общим делом. Вечерами, сидя у костра, подолгу мечтали о том, как откроют величайшее из существующих мосторождение алмазов и впишут навечно свои имена в мировую историю геологии.
Надо заметить, это очень важно, что партия Сарсадских работала там же, где такие же поиски вела Амакинская экспедиция. Собственно говоря, они относились к одному тресту, но только методику разведки, как уже говорилось, использовали разную.
В то лето Ларисе Попугаевой удалось сделать важную находку – в песчаных отложениях реки Далдын она обнаружила большие скопления минерала рубинового цвета. Так вышло, что Сарсадских исследовала в это же время притоки этой реки, но там ничего не обнаружила. Слепой случай улыбнулся менее опытной Попугаевой, но женщины справедливо полагали, что это их общий успех – поменяйся они в тот момент местами и минералы нашла бы Сарсадских. Более того, Сарсадских являлась одним из авторов методики, да и само место поисков было определено тоже ею.
Зимой, обрабатывая результаты экспедиции, минералоги установили, что найденные кристаллы являются пиропом – обязательным спутником алмазов в африканских месторождениях. Тут же созрел план – в следующий сезон отправиться на прежнее место поисков и искать пиропы. Таким образом, был разработан шлиховой метод поисков месторождений алмаза по пиропу.
И опять вмешался случай – весной следующего года Сарсадских родила ребенка и не могла отправиться в экспедицию. Без Натальи Николаевны геологов в Якутию отправлять не хотели, деньги трест выделять отказался. Тогда Сарсадских договорилась с Всесоюзным геологическим институтом, который выделил небольшие средства. Ещё немного денег удалось выпросить у Амакинской экспедиции, чего делать, как оказалось позже, ни в коем случае было нельзя. В Якутию поехала экспедиция, состоящая всего из двух человек – геолога Ларисы Попугаевой и рабочего Федора Алексеевича Беликова.
На месте геологи подобрали ничейную собаку – белую лайку Найду и приступили к работе. Довольно скоро они нашли пиропы и стали продвигаться вдоль притока Далдына – ручья Дьяхи. Пиропы попадались все чаще и чаще. Если в начале работы для того чтобы найти нужный минерал требовалось до трех ведер песка, то теперь было достаточно двух-трех горстей. Предчувствие открытия лишило Ларису покоя и буквально сделало ее одержимой. Теперь он работала все время, прерываясь только на сон. Даже завтракая или обедая, она продолжала внимательно осматривать землю под своими ногами.
И вот однажды, когда начавшийся дождь вынудил их прервать работу, Лариса, сидя у костра, приподняла дерн и увидела голубовато-серую породу с многочисленными вкраплениями крупных зерен пиропа.
– Смотри, Федюня! Голубая глина и вся в пиропах! – воскликнула она.
– Ах, ты ж мать честная, – охнул Беликов.
Звонко залаяла собака.
Так было открыто крупнейшее в мире месторождение алмазов.

Все последующие дни геологи тщательно отрабатывали найденное место. В соответствии с правилами горной разведки рыли «закопушки» – так геологи называют неглубокие ямки, устраиваемые через правильные промежутки. Таким образом, удалось определить контур месторождения, которое впоследствии получит название «Зарница». Он был небольшим – около 500 метров в диаметре. Исследуя участок, Попугаева ложилась на землю и, отворачивая дерн, высматривала пиропы. Собака ходила рядом, нюхала землю и удивленно смотрела на хозяйку.
– Напишу в диссертации, что отработала месторождение «животным способом», – смеялась счастливая Попугаева.
– А хоть и животным, – улыбался Беликов.
Наконец работы были завершены. Лариса нанесла «Зарницу» на карту, Беликов затесал стоявшее в центре месторождения небольшое дерево – сладив, таким образом, заявочный столб. Попугаева написала записку о том, что здесь, вероятно найдено то, что они так долго искали и, спрятав ее в пустую консервную банку, уложила под груду камней. Все было сделано основательно, на совесть.

Начальник Амакинской экспедиции был в бешенстве. Его геологи, среди которых были опытнейшие специалисты, настоящие зубры геологической разведки, потратили семь долгих лет, чтобы найти алмазы. Перелопатили тонны песка, прошли тысячи километров. А в результате открытие сделала столичная девица, закончившая университет всего четыре года назад. Но главное было даже не в этом. Оно заключалось в том, что открытие уедет в Ленинград и все последующие месторождения, которые обязательно найдутся в окрестностях Далдына, тоже пойдут в актив другой экспедиции. А его экспедицию расформируют, самого снимут с должности и пошлют работать рядовым геологом.
Этого он допустить не мог, и в его голове созрел план.

– Кому вы говорили о найденном месторождении? – Начальник Амакинской экспедиции исподлобья смотрел на Попугаеву.
– Никому, – растерянно, едва слышно, ответила Попугаева.
– Врете. Вот объяснительные записки от трех человек. Все они пишут, что вы показывали образцы, карту, а также подробно рассказывали об открытом месторождении. Вы что, не знали, что эти сведения не подлежат разглашению?
– Знала… Но это ведь… Это ведь наши работники.
– Это не «наши» работники, а основание для возбуждения уголовного дела. – Начальник экспедиции достал из стола лист бумаги и протянул Попугаевой. – Пиши.
– Что писать, объяснительную?
– Нет, заявление о приеме на работу. Если оформим задним числом, то тогда получится, что рассказывала нашим. А так ты в 26-й экспедиции числишься, поэтому какие они тебе «наши»?
– Я не хочу работать в Амакинской экспедиции, я хочу уехать к себе в Ленинград.
– В Ленинград вы теперь не уедете в любом случае. Или останетесь работать у нас, или пойдете в тюрьму.
– Требую немедленно отправить меня в Ленинград, – Попугаева старалась говорить твердо, но у нее это плохо получалось – слишком неожиданной оказалась для нее атака начальника экспедиции.
– Транспорта не дам, а пешком ты не уйдешь. Кроме того, я тебе командировочное не закрою и отчет не приму. Так что если вздумаешь покинуть место работы самовольно, уволю по статье за прогулы. Ну, а если не поумнеешь, буду сигнализировать в органы о разглашении. Пойми, Попугаева, выхода у тебя нет – Амакинская экспедиция финансировала твою работу, вела ты ее тоже в нашей зоне ответственности, так что как ни крути, но месторождение нашли мы.
– Но пироповый метод наш, ленинградский! И его автор – Сарсадских и ее лаборатория! Без него вы бы ещё семь лет искали.
– Да, искали бы. Но все равно бы нашли! – Начальник вскочил со стула. – Нашли бы, понимаешь! Не в этом бы году, так в следующем. Целая экспедиция седьмой год эту землю по песчинке просеивает, на карачках лазает. Два человека, между прочим, за это время погибли. И тут приезжаешь ты и за два месяца находишь то, что сотни человек искали годами. Нам что теперь всем застрелиться? Ты хоть понимаешь, что ты наделала?
– Месторождение найдено не за два месяца. Весь прошлый сезон работа нами велась именно в этих местах. Мы с Наталией Николаевной прошли по 400 километров, весь Далдын с притоками в ситах процедили, и это мы нашли пиропы.
– В общем, так, Попугаева, или ты подписываешь все необходимые бумаги, и тогда у тебя всего лишь меняется место работы – твое открытие остается твоим, либо ты больше никогда не увидишь своего Ленинграда, это я тебе обещаю. У тебя ведь семья, ребенок? Иди, подумай.
Начальник подошел к двери и открыл ее. Тут же в кабинет вошел начальник отряда Коноваленко.
– Поселишь ее с собой. Глаз не спускать, из лагеря не выпускать. Беликова отправь подальше, пусть здесь не появляется вообще. Идите.

В органы начальник отчего-то обращаться не стал. Но и из лагеря Попугаеву не выпускал. Раз в неделю вызывал к себе, угрожал и требовал подписать документы. Главный инженер приходил к ней в комнату, ласково уговаривал.
– Пойми, Попугаева, никто у тебя твое открытие не отнимает. Просто выходит так, что ты его сделала, работая в Амакинской экспедиции, а не в 26-й. Получишь все причитающиеся в таких случаях премии и награды, не беспокойся.
– В этом случае я предам Сарсадских и всех своих Ленинградских товарищей. Как я буду смотреть им в глаза?
– А почему они тебя отправили на поиски практически одну? Почему сами не поехали?
– Наташа не смогла, у нее весной родился ребенок.
– А остальные?
– Не было финансирования.
– Значит и руководство не верило в этот ваш пироповый метод. А наша экспедиция денег дала. Хоть умри, Лариса, но это наше с тобой общее открытие.
– Я по дочке соскучилась, – начинала плакать Попугаева.
– Так подпиши и тут же поедешь. Даже полетишь – лично выбью для тебя самолет.

В сентябре состоялось общее совещание специалистов Амакинской экспедиции, на котором было официально объявлено, что силами экспедиции было открыто коренное месторождение алмазов – задача, поставленная партией и правительством, выполнена. Решение совещания сформулировали так, что все заслуги, в том числе пироповый метод поисков, оказывались принадлежавшими им. Присутствовавшая на собрании Попугаева поняла, что Амакинскому руководству отступать после этого просто некуда.
Той же ночью у ее домика прозвучало два выстрела, а когда она утром вышла на улицу, то увидела убитую Найду, лежащую под ее окном.
Попугаева сдалась.
Ее тут же выпустили, и она сразу приехала в Ленинград. Там уже обо всем знали, Лариса была объявлена предательницей, захотевшей присвоить открытие себе. Никакие оправдания не помогали. Вся Ленинградская команда, благодаря которой было сделано колоссальное открытие, оказалась к нему совершенно не причастной. И этого Попугаевой не простили.
Спустя три года шестерым руководящим работникам треста и Амакинской экспедиции была присуждена Ленинская премия – Ни Попугаевой, ни тем более Сарсадских в числе награжденных не было. Правда, спустя некоторое время, обе получили определенную компенсацию – в связи с 325-летием вхождения Якутии в состав России, Попугаева получила орден Ленина, Сарсадских — орден Трудового Красного Знамени, среди трех сотен других людей «за достигнутые успехи в хозяйственном и культурном строительстве». Открытие месторождения в наградных документах не упоминалось и значит, причастности к этому достижению Сарсадских и Попугаевой на официальном уровне не было зафиксировано.

Через два года Попугаева уволилась из Амакинской экспедиции, а в Ленинграде по прежнему месту брать на работу её наотрез отказались.
Лариса стала часто болеть, у нее развилось сразу несколько хронических заболеваний, мучили постоянные, практически непрекращающиеся головные боли. Долгими бессонными ночами она вспоминала лето 1954-го, когда она пережила свои самые счастливые и самые несчастные дни. А когда боль ненадолго отступала, и удавалось заснуть, она видела один и тот же сон – она лежит животом на толстой подушке моха, отворачивает дерн и видит голубовато-серую породу с многочисленными вкраплениями ярко-красных, крупных зерен пиропа.

– Да, грустная история… Но в чем ее смысл, для чего вы ее рассказали, Нотченко? – Первым прервал молчание Кононов.
– Да нет в ней никакого особенного смысла, – Нотченко перевел дух, – это я так, к слову… В подкрепление и развитие истории про Ползунова.
– А причем Ползунов? – Не понял Кононов.
– Ну, то есть как причем? Он хотел построить паровую машину и построил. Попугаева хотела сделать открытие и сделала.
– То есть, вы хотите сказать, что любой прорыв, по-настоящему крупное достижение непременно приносит его автору несчастье? – Уточнил Кононов.
– Нет, я этого не хочу сказать.
– Кононов, вы, наверное, невнимательно следили за нашим разговором. – Повернулся к Кононову Свинстунов. – Про Ползунова было сказано – хотел построить машину, и получил то, что хотел. Поэтому, какое он имел право жалеть о нескладной личной жизни и ранней смерти? Примерно так же, видимо, и с Попугаевой.
– Совершенно верно, – кивнул головой Нотченко. – Как любой честный геолог она больше всего на свете мечтала об открытии. И удача ей улыбнулась.
– Ничего себе удача. Она ведь сделала ее несчастной. Вот интересно, если бы ей еще раз представилась возможность выбирать – сделать открытие или остаться прежней – счастливой и беззаботной Ларисой Попугаевой так и не нашедшей алмазы, согласилась бы она?
– В этом вопросе нет никакого смысла. В жизни не бывает черновиков, приходится сразу поступать набело. – Вздохнул Свинстунов.
– Послушайте, а ведь за Ленинскую премию в то время платили огромные деньги, – встрепенулся Киберман.
– Опять за свое? – Одернул его Кулакин.
– Ха… А этот начальник экспедиции, наверное, главной мечтой своей жизни имел как раз Ленинскую премию. Так получается? – Кононов торжествующе смотрел на окружающих. – Вот у него с открытиями и не клеилось, не к тому стремился.
– В какой-то мере вы правы, – кивнул головой Нотченко.
Остальные тоже кивнули согласно. В этот момент с переднего ряда автобусных кресел раздался голос Ебрильцева.
– Вы не совсем правы, коллеги.
Сидящие в автобусе вздрогнули – главный конструктор Ебрильцев никогда не принимал участия в подобных разговорах, он вообще никогда не разговаривал с подчиненными на отвлеченные темы.
– Вы не совсем правы, – повторил он. – Мне кажется, что оба случая рассказывают нам о цене, которую приходится платить, когда судьба дарит нам успех или удачу. За все приходится платить.
– Приехали! – Обернулся со своего автобуса водитель. – Прошу на выход.

Продолжение следует…