«Профессор Преображенский, вы творец!» – под всеобщие аплодисменты восклицает восторженная поклонница науки.
Увы, Преображенский способен именно преображать, но не создавать. Не Создатель, а Подражатель. Акт сотворения Шарикова из гипофиза трупа и собаки – пародия на божественный акт сотворения. В этом контексте фамилия Преображенский, намекающая на сословное, а именно церковное, происхождение, приобретает нарицательный комедийный оттенок. Соратник Преображенского и второй демиург доктор Борменталь – носитель еще более «говорящей» фамилии: «Бор» – машина для сверления; «менталь» – область умственного, мозг. Борменталь – тот, кто сверлит мозг, по-простому – «мозгоеб».
Борменталь действительно редкий зануда: стоит вспомнить его реплики: «Иканье за столом у других аппетит отбивает; сначала налейте Филипп Филиппычу, потом мне». У определенной публики эти два персонажа неизменно вызывают коллективный спазм сочувствия и классовой солидарности.
Но что хорошего сделал «творец» Преображенский? Из его телефонного разговора можно понять, что он в свое время восстановил функцию семенников чекистскому наркому – не бескорыстно, а чтобы обеспечивать себя охранными бумажками. Стареющей потаскухе пообещал пересадить яичники обезьяны, чтоб та могла и дальше представлять интерес для карточного шулера Морица. Вылечил дряхлого развратника: «Голые девушки стаями», «Ей-богу, последний раз такое на Рю де ля Пэ». Профессор принимает платежеспособных нэпманов, но не простой народ. (С его слов, только ради науки.) Старушку-странницу, которая пришла всего-то «на собачку говорящую посмотреть», Преображенский просто не пускает на порог.
Характерное «Не хочу!» относительно полтинника в пользу детей Германии дословно претворено в жизнь современной финансовой элитой. «Не хочу», произнесенное с преображенской невинной улыбочкой, усыпляет совесть, уберегает от нелепых расходов на голодающих стариков и детей.
Профессор злопамятен. Он не может забыть украденных десять лет назад калош. Этого факта уже достаточно, чтобы возненавидеть пролетариат, о котором он имеет весьма смутное представление – дескать, они должны заниматься «чисткой сараев, своим прямым делом». Действительно, может ли быть иная работа для некрасивых, грубых, примитивных, опасных существ, которые из чего только сделаны! – из трупов и бродячих псов. Не сомневаюсь, что многие до сих пор разделяют эту теорию происхождения пролетариев.
Преображенский – чревоугодник. Жрать он умеет и любит. Он знает, что водку нужно пить исключительно с горячей закуской. «Если вы скажете, что это невкусно, доктор Борменталь, вы мой враг». Ему в голову даже не приходит мысль, что кто-то в силу финансовых причин не может позволить себе питаться, как питается он, профессор Преображенский.
Он сообщает, что подманил Шарикова «лаской», а точнее, колбасой. Для чего? Чтобы просто накормить голодного пса? Чтобы завести домашнего любимца? Нет, чтобы использовать в своих опытах. В этом Преображенский не особо отличается от своего «отпрыска» Шарикова – заведующего подотделом по очистке. Шариков ловит и душит котов. Его жестокость честна – без сантиментов. Преображенский двуличен – как европейское сообщество, бубнящее о милосердии и одновременно устилающее трупами Сербию, Ирак, Ливию. Представленный живодером Шариков ничем не хуже подманивающего бродячих собак лаской Преображенского.
Осмеянное имя Полиграф Полиграфович в своей природе мало чем отличается от «Филипп Филиппыча» – такое же удвоенное. «Полиграф», по словарю Ушакова, – копировальный прибор. Шариков, интуитивно ощущая себя сложной копией, возводит свою суть в квадрат – Полиграфович. Он своего рода Симулякр Симулякрович Ноль (шарик – нечто круглое, нулеобразное). В словаре Даля «полиграф» – тарабарская грамота или тайнопись. Тайна в квадрате, помноженная на пустоту, – генетический код Шарикова.
Нового Адама помещают в мир, где все запрещено – «на пол плевать нельзя, по матушке нельзя». Шариков живет как умеет – курит, тренькает на балалайке, гоняется за кошками, волочится за Зиной – прислугой Преображенского. Его пытаются выставить виноватым, но он ни при чем – это его природа, то, с чем он появился на свет.
Потешаться над Шариковым – «Котяра проклятый лампу раскокал!» – все равно что потешаться над младенцем за то, что тот мочится в пеленки и гукает. Демиургам в Шарикове претит буквально все: одежда, круг интересов, художественный вкус. Переписка Энгельса с Каутским летит в огонь, потому что Преображенского испугал итог вдумчивого чтения, поистине соломоново решение «отнять и поделить».
Шариков чувствует социальную несправедливость общества – «один в восьми комнатах проживает, другой на помойках пропитание добывает». Новый Адам приводит к себе домой Еву – некую Васнецову. До этого Шариков был наказан за ночной поход к Зине (ну, не к Борменталю же ему подкатывать!), Шарикова уличают, что он «не был на колчаковских фронтах», а Еву изгоняют. (В фильме подчеркнут корыстный ревнивый интерес Борменталя – эта Ева понравилась ему самому. Лишенный мужской витальности Шарикова, он сам не решился на знакомство.)
Адам-Шариков не выдерживает тирании и восстает против своего создателя – Лжебога Преображенского. В этом порыве он продолжает исполнять свою миссию заведующего подотделом по очистке. Он хочет зачистить Москву от Преображенских и Борменталей – преступно безответственных демиургов.
Не случайно Преображенский запоздало хватается за голову: «Доктор Борменталь, что мы натворили!» Бунт подавлен. Шарикова наказывают, а именно – оскотинивают. Он снова превращается в собаку. В этом видится изощренная либеральная жестокость. Не убить, а лишить разума, произвести лоботомию, чтобы получить безвольное послушное существо, довольное своей жизнью, поводком, краковской колбасой, потаскухой-бабушкой. Как часто вы повторяете себе: «Я состоялся как человек, гражданин, специалист, у меня семья и работа, друзья, достойная зарплата»? Подойдите к зеркалу и приглядитесь к своим почти невидимым шрамам. Вдруг вспомните, что вы когда-то были человеком.