Койнов отхлебнул чаю, расчесал скудную шевелюру пластмассовым гребнем и скомандовал читать следующее дело.
- Чигарев Касьян Денисович, уроженец города Старая Купавна Московской губернии, 19-го года рождения. Русский, неженатый, последнее место работы – регент в православном приходе церкви Покрова Пресвятой Богородицы. В настоящее время не работает, стаж тунеядства более года. Обвиняется в краже 2 булок отрубного хлеба из кооперативной лавки Ногинского рынка, — бойко отбарабанил секретарь особого заседания.
- Кража продуктов — отягчающее обстоятельство, предлагаю дать ему по полной, — почти скороговоркой тут же предложил заседатель Упорко. – Люди голодают, а он хлеб ворует.
Койнов нахмурился, Упорко постоянно торопился, был излишне суетлив и легковесен. Это, думалось Койнову, делает их работу недостаточно внушительной и обстоятельной. Всё же особое заседание решало судьбы.
- Ты, Лёня, вечно торопишься, бежишь, так сказать впереди паровоза, — сказал Койнов, стараясь скрыть раздражение. – Ты бы хоть подумал сначала, как следует.
- Чего тут думать, ведь вражина, — опять быстро, как будто был заранее готов к упрёку Койнова, ответил Упорко.
Койнов встал и прошёлся по немытому полу бывшего кабинета директора гимназии, в которой временно размещался дом принудительного содержания.
- Кража продуктов действительно тяжёлое преступление. Тем более хлеба. Но смотреть на проблему надо шире. Ну, украл, ну и что тут особенного? Издержки воспитания... Он ведь когда родился? Рос, воспитывался, впитывал, так сказать, в себя окружающую действительность?
- А какая разница, когда он родился? Мы его за преступление судим, а не за год рождения, — как бы даже с интересом спросил третий заседатель по фамилии Свинаренко.
- 15 ноября 19-го года он родился, — подсказал из своего угла секретарь.
- Вот именно, в 19-м! То есть когда? – Койнов подошёл вплотную к Упорко и пристально посмотрел в белесые глаза товарища по трибуналу.
- Что значит, когда… Сказано же — 15 ноября. 19-го… — Уже не так быстро и немного растерянно ответил Упорко.
- Так в том-то и дело, что 15 ноября две тысячи девятнадцатого года, — медленно, почти по слогам произнёс Койнов. – Почти за 17 лет до краха буржуазии! И все эти 17 лет он рос в условиях тотального обмана, животного стремления к наживе, возведенного в культ, безвременья и безысходности. Значит, как вор он сформировался в условиях буржуазного общества. Он ведь не мог научиться воровать на третьем году революции? Конечно не мог!
Голос Койнова сделался хриплым, он тяжело дышал.
- Значит, что мы имеем?
- Что?
- Родимое пятно капитализма, вот что! – Прокричал уже Койнов, не спуская глаз с Упорко.
- Простить его теперь за это? – спросил Свинаренко и поправил на гимнастёрке орден Удальцова первой степени. – И не кричи, Иван Максимыч, не у тебя одного контузия имеется.
Койнов отвернулся от Упорко, и подошёл к окну. Достал сигарету, прикурил от горящей свечи.
- Родимое пятно лучше свести, при стечении неблагоприятных обстоятельств оно может превратиться в злокачественное образование. Этот Чигарев мало того, что тунеядец и вор, он ещё и на попов работал. А это и есть неблагоприятное обстоятельство.
- Постой-ка, Койнов, так ведь на попов он тоже до революции работал. А теперь его поэтому не берут никуда. Оголодал наверное, вот и спёр хлеб. Так в чём логика? — спросил Свинаренко.
- Логика в том, что не наш он, не рабочий. А значит на исправление не способный. Был бы он шофером, фрезеровщиком или хотя бы программистом, революция и новое общество его бы перевоспитало. А у буржуев, интеллигенции, попов и их прихвостней шансов на выздоровление нет. Поэтому предлагаю наказать его по максимуму.
- Так я и предлагал по полной, — недоумённо сказал Упорко.
- По полной недостаточно. Предлагаю к исключительной, — сказал Койнов и в комнате повисла тишина.
- Я за, — быстро согласился Упорко.
- Я против. – После паузы сказал Свинаренко.
- Двумя голосами против одного обвиняемый Чигарев приговаривается к исключительной мере социальной профилактики, расстрелу. Согласно пятому параграфу революционного уложения о наказаниях приговор должен быть приведен в исполнение не позднее истечения трёх часов с момента вынесения, – зачитал решение особого заседания секретарь.
Во дворе гимназии заиграла гитара и чей-то надтреснутый голос запел песню про Магадан. За кромки елей окрестного леса, предвещая непогоду, садилось красное солнце.